Пишите 
Затем я вижу себя сидящим на вершине горного хребта. Правая нога свисает со стены, по которой поднимаются люди, левая лежит на заснеженном склоне. Кто-то из поднявшихся до меня садится на снег и как на санках спускается с горы, оставляя за собой узкий тоннель в снегу. Я принимаю детей у поднимающихся и сажаю их перед тоннелем. Они молча съезжают вниз. У меня даже не возникает мысль о том, что тоннель может обвалиться, что спустившийся первым их не примет и не позаботится о них. Все действуют уверенно, слаженно и безошибочно. Глядя на всё происходящее, как бы со стороны, понимаю, что нами кто-то руководит.
На рассвете мы выходим из влажного горного леса и сразу видим море, и город на берегу. Идём по склону, покрытому густой, влажной травой. Мы похожи на бродяг, беженцев. На склоне горы, что-то вроде деревни. Наспех построенные домики, больше похожие на землянки и шалаши, чем на дома. Совсем недавно, как и мы, жители этого поселения поднялись на гору, преодолели перевал и спустились на горные луга. Но желание отдохнуть и обсохнуть, пожить хоть один денёк по-человечески, остановило их. Теперь они и не жили по-человечески и не шли. Некоторые из поселенцев, каждый день, глядя на идущих мимо, порывались пойти с ними, но не хватало сил преодолеть притяжение домашнего тепла. Многие ожесточались, некоторые впадали в отчаяние. Когда мы проходили мимо деревни, жители стояли на околице и тихо разговаривали.
Казалось, что они ждут председателя колхоза. Сейчас он выйдет и голосом рабовладельца скажет: «Идите работать!», и они пойдут, хотя большинство из них понимает, что нужно всё бросить и уходить. Но их плоть не желает покидать насиженное, тёплое место, они не хотят быть бродягами, гонимыми ветрами человеческой злобы. Именно поэтому они выбрали председателя рабовладельца. В оправдание себе они говорят: председатель умный, он знает, он учился. А если чего и не знает, то у него есть райком, у него есть партия, а что мы? Мы овцы, будем слушаться его. Он наш отец, он наш батюшка. Он наш пастух, он наш пастырь, он нас выведет. Мы народ святой, взятый в удел. Именно за нами пришлют ковчег. Ковчег без нас не уйдёт. Люди, стоящие на околице, делают вид, что им до проходящих нет дела. Сами же, украдкой поглядывают в нашу сторону. Когда я прошёл мимо них, долгое время спиной чувствовал их злые взгляды. Каждое мгновение ждал камень или нож в спину. Я спрашивал себя: как же так, ведь они перешли через перевал, увидели море, город, поняли, что скоро конец пути, как же случилось так, что они остановились?
Мы спускались по склону и не отрывая глаз смотрели на город и на море. Мне показалось, что в утренней дымке, висящей над морем, я вижу корабль. Сладкая мысль о спасении не успела овладеть мной. Дымка рассеялась, открылась водная гладь, на которой не было даже лодок. Смутное предчувствие большой опасности и тяжелого испытания пришло на смену надежде на лёгкое спасение. Все вышедшие из лесов, поднявшиеся из ущелий, чувствовали то же. Многие спрашивали себя, что же с нами будет, ведь в городе нет ковчега, нет порта, куда же мы идём? Некоторые, предчувствуя то, что их ждёт в городе, говорили лукаво – мы будем ждать ковчег здесь, на горе, а когда он придет, продолжим путь. Некоторые впадали в истерику и говорили более откровенно: я ещё молодая, красивая, хочу пожить; я здоров, силён, рано мне себя хоронить. Это были древние аргументы плоти. Плоть порабощала людей. Они падали на четвереньки и впивались пальцами в землю. Я видел как из пальцев и коленей в землю прорастали корни. Земля обильно питала этих существ. Они становились похожими на животных, откормленных на заклание.
Я стиснул зубы, как на последних километрах марафона и без колебаний пошел вперёд. Люди, шедшие кто откуда, собирались на одной тропе. Тропа привела нас в город. Мы спускались к морю по улице мощёной булыжником. По обе стороны улицы, за глухими высокими заборами, стояли добротные, греческой архитектуры дома из плотного желтоватого известняка. На возвышенных местах стояли сверкающие белизной мраморные дворцы, грандиозные храмы. Мы - немытые, голодные, промокшие, чувствовали себя дикарями среди уюта, ухоженности и великолепия города. Город встретил враждебно. С балконов на нас кидали огрызки, лили воду. Дети горожан держали в руках маленькие плакаты с издевательскими шутками. На одном из балконов сидел воин. Он глотнул вина и рассмеялся, когда камень попал в кого-то из проходящих. С каким наслаждением он изрубил бы в куски нас голодранцев. Но его время ещё не настало.
Приближался вечер, а до берега было ещё далеко. Я спустился с горы, и мне предстоял ещё один подъём. Я маленький мальчик. Я очень устал. Хочется пить, есть. Я иду вдоль высокого каменного забора. Перед забором палисадник с цветами. В палисаднике стоят пожилые хозяева, муж и жена. Они смотрят на проходящих без враждебности, даже с сочувствием. Женщина похожа на учительницу, мужчина на инженера на пенсии. Эти люди потомки тех, кто очень давно перешёл через перевал. Я останавливаюсь и смотрю на них. Женщина видит мою нужду и от всего сердца желает помочь мне. Своим желанием помочь, она как бы извиняется за своих жестоких соседей. Подойдя, почти подбежав, она обнимает меня, прижимает к себе, гладит по голове. Она искренне плачет. Берёт за руку, ведёт во двор. За высоким каменным забором цветущие деревья, буйная зелень, тихо журчащая вода фонтанов. По ту сторону забора - пыль, зной, тяжёлый путь среди вечно гонимых неустроенных людей. Я помылся, переоделся, поел, попил вволю и совершенно размяк. Меня усадили во главу стола как наследника. Мужчина вынес сундучки с золотом и поставил передо мной. Он говорил о том, что они очень богаты и ни в чём не имеют нужды, о том, что бесплодны, и не могут иметь наследника, просил остаться и быть им сыном. Женщина хлопотала, суетилась вокруг, не зная чем угодить. Она очень боялась, что я откажусь, и они останутся сиротами навсегда. Мысль о том, чтобы всё бросить и отправиться в путь, даже не приходила им в голову. Вся обстановка дома и эти радушные люди располагали к спокойной и беззаботной жизни. Но ощутить покой мне не давало шарканье ног за забором. Слушая разговоры хозяев, я уснул. Проснулся ночью от сильного шума. Из-за забора был слышен топот, от которого дрожала земля. Я пошёл по дому в поисках хозяев. Нашёл их, спящими в постели. В ярком лунном свете увидел, что они каменные. Мне стало страшно. Я вышел на улицу и вновь почувствовал родной запах влажной одежды и немытой плоти. Кто-то взял меня за руку, и я пошёл с радостью ребёнка идущего рядом с отцом. Позади остались каменные люди и их богатство. Всё, что я имел теперь, это чья-то надёжная рука, толпа почти невидимых в темноте путников и путь. Я был совершенно счастлив и спокоен.
Затем, всё происходящее я увидел как бы со стороны. Справа высокая гора, спуск, затем левее - гора поменьше и спуск до самого моря. Люди плотной толпой, похожей на густую тёмную массу, поднимались на большую гору, спускались, поднимались на меньшую гору и спускались к морю по пологому склону. Люди, спустившиеся с высокой горы, не могли видеть того, что их ждёт за следующей горой, и ещё имели возможность сойти с пути в переулки, выйти сквозь незастроенные участки. Те же, кто начал подъём на вторую гору, возможности сойти с дороги уже не имели. На этом участке пути обе стороны улицы, мощенной булыжником, были плотно застроены. Высокие каменные заборы, запертые ворота, двери, ставни. Никто не выходил из домов, и никто не мог войти в них. Глядя на этот коридор, я подумал, что по такому тоннелю гонят скот на забой. Это путь евреев в газовую камеру, это Киевские улицы, ведущие в «Бабий яр», это последний путь Бога во плоти по улицам Иерусалима. Это вселенский «Скотопрогонный переулок».
Все видели ещё утром с вершины первой горы нескончаемую вереницу людей, идущих к берегу. Видели отсутствие кораблей, но так как берег был ещё далеко, вопрос о том, что же нас ждёт, удавалось отодвинуть. Теперь же, когда остались последние метры, по мере приближения к вершине второй горы возрастало напряжение. Люди исступлённо молились. И вот наконец, путники поднимались на вершину горы, и перед ними открывалась последняя часть пути. Дорога, как и прежде, шла между плотной застройкой и заканчивалась на краю суши огромной воронкой, похожей на жерло потухшего вулкана. Воронка была началом глубокого колодца, выложенного, как и дорога, булыжником. Со стороны моря колодец сверху донизу не имел стенки в секторе примерно тридцать градусов. Море в прибрежной зоне, по отношению ко дну стояло вертикально под углом, примерно в пятьдесят градусов и заполняло нижнюю часть колодца. На дне колодца было очень светло. Сказать точнее, дна вообще не было. На дне, которого не было, как бы по пояс в воде передвигались некие существа, похожие на футболистов из настольного футбола. Они занимались теми, кто падал в воду. Люди, падавшие в колодец, только первое мгновение чувствовали, что летят вниз. Затем они уже не понимали, что происходит. То ли они падают, то ли поднимаются. Они просто перемещались по тоннелю. По мере приближения ко дну, или точнее сказать, к концу тоннеля, света становилось больше, булыжник колодца постепенно становился прозрачным, затем совсем исчезал. Человек падал в воду, а затем, как бы появлялся из неё. Это появление было чрезвычайно приятным событием. Это был совсем другой мир.
Всех этих подробностей не видели взошедшие на последнюю гору. В лунном свете они видели только дыру, в которую, как в ливневую канализацию устремлялся людской поток. Зрелище было очень страшное. Некоторые не выдерживали и пытались остановиться, цепляясь за стены, ворота, ставни. Толпа растирала их по стенам. Некоторые теряли сознание и падали. Их затаптывали ногами. Некоторые с истерическим криком начинали бежать вниз. Толпа расступалась, давая им коридор. Они набирали огромную скорость, спотыкались и катились кубарем. Толпа смыкалась и растаптывала их. Путь последних метров, путь за чертой милосердия. Этот последний экзамен невозможно пересдать. Всё, чему научен, нужно применить и в терпении пройти путь до конца. Помощи и руководства, как прежде, больше не было. Все сошедшие с горы выходили на прямой участок пути между горой и ямой. Находящиеся непосредственно перед колодцем притормаживали. Спускающиеся с горы, поддавливали. На этих последних метрах возникала большая давка. Те, кто терял сознание на этом участке, не могли упасть. Со всех сторон их подпирали и несли. Среди этих людей не было детей. Все были примерно одного возраста, одних мыслей, одного духа. Среди них не было чужих. Они как бы имели одно сердце, составляли одно тело. Тело Христово. Напряжение на последних метрах пути было чрезвычайное. Люди молились в исступлении, безостановочно, с такой силой, что дрожала земля. Гул от этой молитвы был как от реактивного самолёта. Страдание людей и напряжение всех сил было предельным. Это была агония плоти. Совершалась Пасха, Исход, Обрезание. Христос был первым, и Христос последним покидал обречённую огню землю. Совершалось великое очищение тела Христова от зараженной грехом плоти. И вот, наконец, край. Вдох. Падение. Полёт. Слава Господу!
